http://naarapa.narod.ru/02.htm
ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ
КАК ПУШКИН НАС БРАЛ НА АРАПА
В пушкинистике общепринято, что Пушкин, «со стороны матери, происхождения африканского», и считается, что он сам это подтвердил в «Евгении Онегине», из примечания к первому изданию которого я и процитировал только что эти слова. Однако же во втором издании все это большое примечание с изложением биографии Ганнибала Пушкин снял. Спрашивается: почему снял? Для ответа на этот вопрос надо четко представлять себе, какое место в структуре романа занимают примечания к нему.
Под этим примечанием отнюдь не случайно стояли слова «Примеч. соч.», подчеркивавшие, что это примечание, в отличие от всех остальных, как бы принадлежит «автору-рассказчику», а им в романе является не Пушкин, а Евгений Онегин. В самом деле, не Пушкин же в романе произносит слова: «Письмо Татьяны предо мною, Его я свято берегу». Совершенно очевидно, что это слова «автора»-рассказчика, – и в то же время это письмо может «храниться» только у Онегина. Еще можно было бы допустить с большой натяжкой, что письмо каким-то образом «попало к Пушкину», – но в таком случае «свято берегу» – чудовищный перебор, недопустимый для такого чуткого к чувству меры гения, каким был Пушкин.
Нет, как показал А.Н.Барков в своей книге «Прогулки с Евгением Онегиным», Пушкин в этом романе – только «издатель», по художественному замыслу романа перу Пушкина принадлежат только примечания «издателя», а все остальное написано «автором»; при этом «издатель»-Пушкин все время дистанцируется от «автора». Вот, например примечание 20 Пушкина-«издателя» к цитируемой в романе строке из Данте: «Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха». Здесь «скромный автор наш» – это и есть «автор» публикуемого романа, к которому в этом примечании с явной издевкой относится «издатель»-Пушкин.
Чтобы подтолкнуть читателя к восприятию романа именно с этой точки зрения, Пушкин, публикуя первые главы отдельными изданиями, на обложке не ставил своего имени: там стояли только два слова – Евгений Онегин. Психологический расчет был точен: у читателя, взявшего в руки книгу и увидевшего на обложке эти два слова, невольно возникало впечатление, что он читает книгу Евгения Онегина, что Евгений Онегин – автор этой книги. (Кажется, П.В.Нащокин говорил или писал Пушкину, что теперь в провинции не Пушкин популярен, а другой писатель – "и как, ты думаешь, его зовут? – Евгений Онегин!") Этот прием Пушкин использовал и в других случаях, когда в публикуемом произведении «автором»-рассказчиком был не сам Пушкин: он оставлял на обложке только название.
Понимая, что для читателя, привыкшего воспринимать «я» рассказчика в художественном произведении как «я» самого писателя, такое «переключение» в восприятии может оказаться затруднительным, Пушкин решил облегчить нам понимание его замысла. При публикации Первой главы «Евгения Онегина» между предисловием и главой он поставил «Разговор книгопродавца с поэтом», который по существу является для романа прологом, написанным во вполне традиционном духе: к Издателю приходит Автор и приносит рукопись (в данном случае – Первой главы романа «Евгений Онегин»). Последние слова «Разговора» – «Вот вам моя рукопись. Условимся», и после этих слов идет текст Первой главы. Впоследствии, когда уже были опубликованы несколько глав, в тексте которых было достаточно подсказок читателю, и при внимательном чтении можно было получить однозначную информацию о том, кто в романе рассказчик, Пушкин «Разговор» из романа убрал и стал публиковать его как отдельное произведение.
Правда, Барков считал, что «Разговор книгопродавца с поэтом» – не пролог, а эпилог «Евгения Онегина», – имея в виду, что этот разговор происходит после времени действия, описываемого в романе. Будем считать, что это дело вкуса; по существу же для понимания «Евгения Онегина» важно не то, как назвать «Разговор», прологом или эпилогом, а то, что книгопродавец в «Разговоре» и «издатель» в романе, пишущий примечания (кроме единственного «Примеч. соч.»), – одно лицо, а поэт в «Разговоре» – это «автор»-рассказчик «Евгения Онегина».
Фактически весь роман «Евгений Онегин» – грандиозная пушкинская мистификация, доступная для понимания только при чтении его с такой точки зрения. В самом деле, нельзя же всерьез воспринимать банальности высказываемых «автором-рассказчиком» прописных истин, вроде «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей» или «Врагов имеет в мире всяк, но от друзей спаси нас, Боже» (это при пушкинском-то отношении к дружбе!), как мысли самого Пушкина – и при этом считать его нашим национальным гением! А вот для Онегина эти взгляды характерны, и именно их Пушкин высмеивает в романе.
И вот, если прочесть роман с такой точки зрения, становится понятно, что это «Примеч. соч.» написано пресловутым «автором», старающимся показать, что роман пишется самим Пушкиным, о негритянском происхождении которого было общеизвестно. Повторим вопрос: почему Пушкин во втором издании снял это примечание? Причина в том, что, будучи единственным примечанием «автора» среди примечаний «издателя» (что легко ускользало от внимания читателя), оно, вместо того, чтобы вызвать подозрение в мифологичности негритянского происхождения Пушкина (над которым Пушкин иронизировал), только сбивало с толку и уводило в сторону от истинного понимания замысла.
Так все же: имело ли место это самое негритянское происхождение Пушкина на самом деле?
В 1938 году в "Литературном Архиве" АН СССР в обзоре "Из семейного прошлого предков Пушкина" профессор П.И.Люблинский опубликовал ряд документов, которые негритянское происхождение поэта практически исключают.
"Московская бабушка" поэта Марья Алексеевна, урожденная Пушкина и вышедшая замуж за сына "арапа Петра Великого", Осипа Абрамовича Ганнибала, родила свою дочь Надежду, мать Пушкина, 21 июня 1775 года. Не проходит и года, как она уезжает из имения мужа Суйды (С.-Петербургской губернии) в Москву, к родителям, и 18 мая 1776 года посылает мужу письмо:
Государь мой Осип Абрамович!.. Уже я решилась более вам своей особою тягости не делать, а растатся на век и вас оставить от моих претензий во всём свободна... От вас и от наследников ваших ничего ни как требовать не буду, и с тем остаюсь с достойным для вас почтением, ваша, государь, покорная услужница, Марья Ганнибалова.
Во уверение сего и что оное письмо подписано рукою сестры моей родной подписуюсь, орденского кирасирского полку подполковник Михайла Пушкин.
И вот что пишет Ганнибал в своем ответе от 29 мая:
Письмо ваше от 18-го числа сего маия я получил, коим... требуете только, чтоб отдать вам дочь вашу (здесь и далее выделено мной – В.К.) Надежду... и на оное имею объявить, что я издавна уж... нелюбовь ко мне чувствительно предвидел и увеличившиеся ваши, в досаждение мое, и несносные для меня поступки и поныне от вас носил с крайним оскорблением; ...как себе от вас приемлю, так и вам оставляю от меня, свободу навеки; а дочь ваша Надежда припоручена от меня... управителю... для отдачи вам, которую и можете от него получить благопристойно, ...и затем желаю пользоваться вам златою волностию, а я в последния называюсь муж ваш Иосиф Ганнибал.
Этим дважды повторенным «дочь ваша» Ганнибал недвусмысленно говорил: он знает, что к отцовству Надежды отношения не имеет.
Вскоре отца Марьи Алексеевны разбил паралич, он умер, и она обращается к Екатерине II с жалобой (!) на мужа за то, что супруг не оказывает ей материальной поддержки! Ганнибал пишет государыне ответ на эту жалобу, и в его ответе читаем:
Всевышний возмездник знает совесть мою, знает так же произведение (выделено мной - В.К.) дочери моей.
Говоря о "сомнениях" Ганнибала, Люблинский пишет:
"Кто может доказать, что они не могли быть искренними?
При ином предположении нам будут совершенно непонятными тот тон и та горечь, какою наполнено его ответное письмо к жене."
Проливая свет на подоплеку этой истории, пушкинист А.Лацис приводит ходивший по Москве стишок про Марью Алексеевну (из книжки "Рассказы бабушки Благово"):
В Москве нашлась такая дура,
Что не спросясь Амура
Пошла за Визапура.
Лацис справедливо полагал, что по памяти бабушка записала стишок неверно: должно было быть "не спросясь Авгура" в смысле "не спросив совета". Князь Визапур был выходцем из Индии; его имение находилось недалеко от Суйды, он слыл светским львом и славился победами над женщинами. Даже если бы он был индусом, а не цыганом, – в любом случае его отцовство вполне могло объяснить черты "прекрасной креолки" и слегка вывернутые губы Пушкина. Потому-то, имея в виду именно этот узелок на нити происхождения Пушкина, Лацис напоминал о том, что, будучи в ссылке в Кишиневе, Пушкин две или три недели провел в цыганском таборе, а в качестве пушкинского подтверждения версии Люблинского привел стихотворение «Цыганы», которому поэт предпослал подзаголовок «С английского»:
Здравствуй, щастливое племя!
Узнаю твои костры;
Я бы сам в иное время
Провожал сии шатры.
Завтра с первыми лучами
Ваш исчезнет вольный след.
Вы уйдете – но за вами
Не пойдет уж ваш поэт.
«С английского» – очередная мистификация Пушкина, такого стихотворения в английской поэзии не существует. «Ваш поэт» – сказано почти недвусмысленно, но есть и гораздо более сильные аргументы в пользу того, что Пушкин знал о своем цыганском происхождении. В монологе Алеко, исключенном из окончательного текста поэмы «ЦЫГАНЫ» из-за слишком откровенных строк, прямо отсылавших читателя к стихотворению «Романс», где речь идет о судьбе незаконнорожденного ребенка, Пушкин писал:
От общества, быть может, я
Отъемлю ныне гражданина, -
Что нужды, – я спасаю сына…
Можно было бы отметить и то, что отца ребенка зовут Алеко – а у Пушкина ни одно имя не выбрано случайно, но и это не главный аргумент. Прямое подтверждение и своего, и сына цыганского происхождения Пушкин вынес на обложку поэмы «ЦЫГАНЫ», не поставив на ней своего имени: название объединило в себе все – автора, рассказчика, отца, сына и племя.
Сегодня, когда и этот пушкинский ребус разгадан, мы можем сказать, что Пушкин, с серьезным видом излагая в «Примеч. соч.» к строфе L в первом издании Первой главы «Евгения Онегина» биографию Ганнибала («Автор, со стороны матери, происхождения африканского…»), просто брал нас на арапа: это не Пушкин, а «автор» романа – или «сочинитель», как пожелаете – приводил историю негритянского происхождения Пушкина, стараясь создать впечатление, что именно Пушкин пишет роман. Каков же, однако, мистификатор, который, шифруя свое настоящее происхождение, одновременно оставлял и его разгадку, и убийственную издевку над «рассказчиком» в этом «Примеч. соч.» на будущие, заведомо отдаленные времена!
Предвижу возражение: а как же наследственность? Не могла же цыганская кровь не сказаться в облике и характере потомков Пушкина? Что ж, обратимся к его наиболее известному потомку – Л.Д.Троцкому: он унаследовал не только внешние черты Пушкина, в том числе – характерно вывернутые губы прадеда, но и некоторые болезненные признаки. Особенно разителен нервный тик в левом углу рта, который Пушкин обычно прикрывал рукой (отсюда и ложное представление о том, будто Пушкин грыз ногти), – точно такой же тик был и у Троцкого. А говоря об отце Троцкого, Лацис не случайно писал о его свободолюбивом, «прямо таки цыганском характере». Однако самым сильным аргументом в пользу цыганского происхождения Пушкина является не присутствие цыганских, а отсутствие негритянских черт в его облике. Более того, характерно негритянские черты и цвет кожи не проявились ни у одного из потомков Пушкина вплоть до наших дней – в отличие от потомков Ганнибала!
Говоря о цыганском происхождении Пушкина, мы искали цыганские черты внешности и характера у его потомков. Между тем не менее интересно было бы взглянуть и в противоположном направлении Поскольку именно бабушка поэта, Марья Алексеевна, будучи замужем за Осипом Абрамовичем Ганнибалом (или еще до замужества), согрешила с цыганским князем Визапуром, с этой стороны, между ним и поэтом, имеется всего одно звено – мать Пушкина, Надежда Осиповна. В ней никогда не находили никаких негритянских черт, зато называли в молодости «прекрасной креолкой». А.Д.Анучин писал:
«Смуглый цвет ее кожи не переходил в желтовато-коричневый («черномазый»); черные волосы были не курчавы, а длинны, волнисты, закручиваясь спирально лишь на концах; глаза под красивыми бровями выказывали удлиненный прорез и черную или очень карюю радужину; небольшой нос, с правильно изогнутой спинкой, загибался концом над губой, которая слегка выступала; красивый овал лица суживался к округленному подбородку; голова поддерживалась красивой, правильно развитой, совершенно европейской шеей… По преданию, темная окраска кожи замечалась у Надежды Осиповны особенно на некоторых местах тела, между прочим на руках…»
Этот портрет выдает несомненно южную – но не африканскую – кровь. Она обладала страстным, живым темпераментом, любила веселье, беседы, общество, была и умна, и остроумна – но, при этом, «была своенравна, злопамятна и упряма», и не знай мы, что это мать Пушкина, мы прежде всего предположили бы, что это портрет и характер цыганки. Но одна характерная черта, выдающая ее цыганское происхождение, поистине поразительна для нас: она «терпеть не могла заживаться на одном месте и любила менять квартиры»! Удивительно, насколько глубоко заложена в национальном генетическом типе цыган эта тяга к кочевой жизни, в характере Пушкина обычно воспринимавшаяся всеми как непоседливость; между тем про него вполне можно было бы сказать, что он всю взрослую жизнь провел в кибитке.
Анучин пишет, что «Александр Сергеевич, был, по-видимому, самым нелюбимым ее сыном»; справедливость требует привести фрагмент воспоминаний тригорской приятельницы Пушкина Е.Н.Вревской, которая рассказывала, что в последний год жизни Надежды Осиповны «Александр Сергеевич ухаживал за ней с такою нежностью и уделял ей от малого своего состояния с такой охотой, что она узнала свою несправедливость и просила у него прощения, сознавалась, что она не умела его ценить. Он сам привез ее тело в Святогорский монастырь, где она похоронена. После похорон он был чрезвычайно расстроен и жаловался на судьбу, что она и тут его не пощадила, дав ему такое короткое время пользоваться нежностью материнской, которой до того времени он не знал.»
Поскольку Надежда Осиповна была единственным ребенком в этом браке и других детей у Осипа Ганнибала не было, по этой линии наследственные черты Ганнибалов не передавались, зато должны были прослеживаться вплоть до наших дней именно цыганские черты, и на это до сих пор не обращали внимания только из-за того, что африканское происхождение Пушкина считалось несомненным. Ну, а как у потомков Ганнибала проявлялось их африканское происхождение? И проявлялось ли оно вообще? Ответ на этот вопрос и должен прояснить общую картину происхождения Пушкина. Напомним некоторые факты из биографии Ганнибала и его потомков, имеющие в какой-то степени отношение к Пушкину – реально или по сложившейся (не без помощи самого поэта) легенде.
В 1730 году А.П.Ганнибал, вернувшись из ссылки в Сибирь, куда он попал вскоре после смерти Петра I, познакомился в Петербурге с капитаном галерного флота греком Андреем Диопером и его семьей. У красавицы Евдокии Диопер, младшей дочери, был жених, флотский поручик Александр Кайсаров, и за Абрама Ганнибала она выходить не хотела («понеже арап и не нашей породы»), но отец ее заставил. Это обернулось несчастьем для обоих. Вынужденная покориться воле родителей, она до замужества сошлась с бывшим женихом, а переехав после венчания с нелюбимым мужем в Пернов (Пярну), там и вообще загуляла. К тому же через положенные девять месяцев она родила белую дочь, что стало не только сенсацией для светского общества небольшого городка, где царский арап был приметной фигурой, но и несомненным доказательством ее измены для самого Ганнибала.
Он ее избил, запер и подал в суд, обвинив в том, что она со своим любовником хотела его отравить (впоследствии от этой части показаний она отказалась, заявив, что дала их под давлением мужа), а пока шло следствие, держал в сарае впроголодь и на цепи и буквально истязал. В начале XVIII века прелюбодеяние наказывалось строго, вплоть до каторги и смертной казни для мужчин. Военный суд, где велось дело, выдал Ганнибалу следующий «аттестат», послуживший основанием для священника обвенчать его со второй женой: «Прелюбодеице учинить наказание – гонять по городу лозами, а прогнавши, отослать на Прядильный двор, на работу вечно; а Ганнибалу, как невинному, за руками всех присутствующих, выдать аттестат.»
По окончании дознания ее перевели на Госпитальный двор, где содержались заключенные. Арестанты питались либо милостыней, либо на средства, которые давали их родные; поскольку муж на ее содержание ничего не давал, Евдокия часто голодала.
Тем временем Ганнибал вышел в отставку (1733) и сошелся с шведкой Христиной фон Шёберг, у них пошли дети. Надо было их узаконить, и Ганнибал стал добиваться, чтобы его развели с Евдокией, что и было сделано с таким количеством нарушений (брак православного с лютеранкой требовал специального разрешения синода, к тому же он был заключен до того, как он был официально разведен с первой женой), что в течение 21 года, пока шел этот бракоразводный процесс, Ганнибал был двоеженцем.
Семейная жизнь Ганнибала, так же как и его служба у русских царей, представляет несомненный исторический интерес. Однако, учитывая, что для нас он интересен прежде всего с точки зрения того, насколько он и его потомки имели отношение к Пушкину, сразу замечу: все дети Ганнибала в его браке с Христиной Шёберг были черными. Об этом же писал Пушкин:
«Вторая жена его, Христина-Регина фон Шеберх вышла за него в бытность его в Ревеле обер-комендантом и родила ему множество черных детей обоего пола.»
У А.П.Ганнибала было четверо сыновей – Иван, Петр, Иосиф (Осип) и Исаак – и три дочери; все сыновья не остались бездетны (как мы теперь понимаем, кроме Осипа), а из дочерей лишь одна не вышла замуж. Настоящее имя Осипа Ганнибала было Януарий, но Христина Шёберг отказывалась звать его этим именем. Пушкин пишет в своем «Начале автобиографии»: «Шорн шорт, говорила она, делит мне шорни репят и дает им шертовск имя».
Однако «шорни репята» были не так черны, как думают многие. «Арап Петра Великого» Абрам Петрович Ганнибал был родом из Абиссинии (нынешней Эфиопии), жители которой отличаются от негров менее темным цветом кожи, более длинными, хотя и курчавыми волосами, правильным носом, чертами лица вообще более утонченными. По воспоминаниям Аделаиды Александровны Конден, правнучки А.П.Ганнибала, ее бабушка рассказывала, что у Абрама Петровича Ганнибала и его детей цвет кожи был – кофе с молоком.
В облике Ивана Абрамовича Ганнибала, наиболее выдающегося из сыновей «арапа Петра Великого» были вполне очевидны африканские черты, о чем свидетельствует его портрет кисти Д.Г.Левицкого, хранившийся в галерее кавалеров ордена Св. Владимира 1-й степени в Гатчинском дворце. Цвет лица у него был, судя по портрету, не шоколадный и не белый, но желтоватый, смуглый, волосы – черные, лицо – с заметно выступающими вперед челюстями, губы – толстоватые.
По описанию бывшего крепостного Михайлы Калашникова второй сын А.П.Ганнибала имел внешность «настоящего арапа».
Информации о внешности третьего сына А.П.Ганнибала, «деда Пушкина» Осипа Ганнибала, не сохранилось, но вряд ли он отличался чертами облика от братьев; вот описание Д.Н.Анучиным внешности четвертого сына, Исаака Абрамовича Ганнибала: «Из портрета-миниатюры, сохранившегося у его внучки Ад. Ал. Конден, можно заключить, что этот сын Абрама Петровича походил на своего старшего брата, Ивана Абрамовича, по смуглому цвету кожи, толстоватым губам и черным, лишь на концах закрученным волосам, но отличался более продолговатым, сухим, суженным книзу лицом и более длинным, выдающимся носом».
Между этими четырьмя сыновьями и было поделено имущество Ганнибала-отца после его смерти. Выученик и сподвижник Петра I Абрам Петрович Ганнибал был не только талантливым инженером и артиллеристом, строителем крепостей, но и бережливым хозяином, собирателем имущества: он умер богатым помещиком, владельцем 1400 душ крепостных мужского пола и 60000 рублей деньгами, не говоря и об ином имуществе. Пытаясь сохранить свое наследство, он завещал не дробить его, но в России майоратная система не прижилась. Уже с 1731 года действовало положение, по которому имущество делилось между сыновьями. Все сыновья А.П.Ганнибала оказались скорее расточительными и, ставши при разделе имущества помещиками средней руки, быстро растеряли накопленное отцом и распродали наследие; пожалуй, в этой черте они, главным образом, и отличались от отца. Уже в 1786 году продал свои деревни Исаак Абрамович, в 1792-м – Петр Абрамович, Марья Алексеевна Ганнибал (жена Осипа Абрамовича) – в 1800 году, а Иван Абрамович в 1805 году продал «главное имение» отца – Суйду; к Надежде Осиповне, матери поэта, и отошло впоследствии село Михайловское в Псковской губернии, которое Екатерина II своим решением по тяжбе Осипа Ганнибала с женой вынудила его передать Марье Алексеевне в качестве жизнеобеспечения.
В потомках Ганнибала в дальнейшем проявлялись наследственные черты, но, как сказал мне один из здравствующих потомков профессор Георгий Николаевич Дубинин, цвет кожи у них от поколения к поколению становился все светлее. Это хорошо заметно и по внешнему облику самого Георгия Николаевича; тем разительнее увидеть неожиданно проявившиеся у него характерные губы знаменитого предка, куда более явно выраженные, нежели у Пушкина, который всегда считался потомком «арапа Петра Великого»! На мой вопрос, не проявлялись ли время от времени другие характерные черты внешности и характера знаменитого предка в дальних потомках с повышенной четкостью, Георгий Николаевич ответил утвердительно, отметив вспыльчивость как наиболее часто проявляющуюся наследственную черту характера, а из внешних черт – темный цвет кожи при относительно светлой окраске ладоней. В то же время иногда возникали потомки и вообще с характерно «негритянской» внешностью, как, например, у Евгении Викторовны Дубенец, дочери Виктора Алексеевича Дубинина, праправнука Исаака Абрамовича Ганнибала.
Тот факт, что ничего подобного никогда не было у потомков Пушкина, на мой взгляд, служит безусловным доказательством его неафриканского происхождения: вероятность случайного непроявления характерных черт в стольких поколениях чрезвычайно близка к нулю. А в таком случае версия Люблинского-Лациса о цыганском происхождении Пушкина становится единственно достоверной.
– Помилуйте, – скажут мне, – пусть так, и все эти доводы справедливы; но куда же девать пушкинские подтверждения его родства с Ганнибалом? А как же его знаменитая «Моя родословная»? Ведь вы говорите, с одной стороны, что он знал о своем цыганском происхождении, а, с другой, сам он не единожды открыто говорил о своем происхождении от Ганнибала!
Все так – и, как это ни парадоксально, справедливо и то, и другое. Пушкин действительно знал о своем истинном происхождении, но как он мог об этом сказать вслух, не подвергнув испытанию достоинство матери и, прежде всего, бабки? То, о чем он узнал и догадался, было не его тайной, он был не вправе это обнародовать – да и глупо было подставлять себя под удар завистливых сплетников вроде Булгарина. В то же время его происхождение «от Ганнибала» было общеизвестно, и само это происхождение давало ему возможность бросить вызов самой знатной придворной аристократии. Чем Пушкин и не преминул воспользоваться.
Поводом послужила очередная статья Булгарина, и, как обычно, Пушкин из его злобных нападок извлек пользу, создав одну из самых глубоких, самых мощных своих эпиграмм:
Решил Фиглярин, сидя дома,
Что черный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.
Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.
Снобизм аристократии был Пушкину смешон. Для него знатность без подтверждения умом или поступками чести и достоинства была пустым звуком, и глупость, жадность и корыстолюбие, развращенность придворной знати он обстреливал эпиграммами постоянно, чем вызвал ненависть со стороны многих вельмож. Тем большую злобу вызвала бы – будь она опубликована – и «Моя родословная». Ведь современная Пушкину знать из новых дворянских родов старалась забыть свое низкое происхождение, а Пушкин во всеуслышание напоминал о нем как названным в эпиграмме Меншиковым, Кутайсовым, Разумовским и Безбородко, так и всем тем, кто остался за бортом «Родословной» и должны были бы в неменьшей степени злобствовать при ее чтении:
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава Богу, мещанин.
Царь, не желая раздражать никого из своих приближенных, публикацию «Родословной» запретил, но слово было сказано. К тому же Пушкин использовал это «происхождение от Ганнибала» еще и для того, чтобы посмеяться над Катениным, который его «инородство» считал заслуживающим насмешки, – посмеяться на века. А свое цыганское происхождение зашифровал, как он шифровал все, что считал необходимым довести до сведения потомков.
ИЗ-ЗА ЧЕГО ПОГИБАЛИ ПУШКИНИСТЫ
